На протяжении почти десяти лет финский профессиональный музыкант Пия Сиирала занимается сбором и записью чукотских песен и мелодий в самых отдаленных уголках Крайнего Севера, на Чукотке, в арктической зоне (аудио и видео записи), занимается популяризацией материала и северной песенной культуры в Европе.
- Когда Вы впервые отправились на Чукотку?

- Первый раз на Чукотку я прилетела в 2008 году сразу после поездки на север Камчатки в национальный чукотский поселок Ачай-Ваям. Моими первыми поселками, которые посетила в тот раз стали чукотские поселения, расположенные в Анадырском районе: на юго-востоке от Анадыря был Ваеги - чисто чукотское село, фактически это уже лесотундра, точно такой же оказалось и Марково, но это чуванское поселение, в котором живут русские и чуванцы. Есть аналогичное село Чуванское, но там на местных жителей большое влияние оказали чукчи - и чуванцы живут, соблюдая чукотские традиции.

- Кто такие чуванцы?

- Это смесь коренных народов - по одной версии - это юкагиры и чукчи, по другой версии - это казаки и чукчи. Точного ответа сегодня не существует. И культура этих очень сильно зависит от места, на котором они живут.

- Сколько в общей сложности вы пробыли на Чукотке в первый свой приезд?
- Три месяца. В Марково я жила ровно неделю, точно также было и в Ваеге. Потом я улетела в Мейныпильгино - это на южной оконечности Чукотки. Но в этот раз мне не повезло, не было погоды, и я застряла на целый месяц. Я прилетела примерно 20го июня и только 27го июля смогла выбраться из села. Не было ничего, никакого транспорта -ни самолетов, ни вездеходов. В Чукотском районе у меня была возможность попасть в Лаврентия и в Лорино. С погодой в августе мне сильно повезло - было сухо и тепло. И из Лаврентия мне удалось на санрейсе (санавиация - аш) улететь в эскимосское село Сиреники опять же в Провиденском районе. Обратно в Провидения я добиралась на крытом грузовике, а там по трассе добралась до Нового Чаплино.

Но в этой поездке у меня случилась смешная история - я хотела сразу купить билет до Сиреников, но мне продали только до Провидения. На посадке в Провидения пилоты не выключили двигатель и лопасти продолжали вращаться. Успею или не успею добежать и купить второй билет - было непонятно. И вот я стою с рюкзаком у грохочущего лопостями вертолета, смотрю на пилота и говорю, что у меня нет билета, но мне надо лететь дальше…Пилот только махнул рукой «садитесь!» и мы полетели. Так без билета я и добралась.

В Сирениках я отправилась к главе поселка и меня поселили в больнице, в отдельном изоляторе. Это самое лучшее место для жизни на Чукотке в подобной ситуации.

В общей сложности я прожила в Сирениках неделю и записала множество людей и песен. В поселке, кроме того, жила науканская эскимоска, которая перевернула мое представление об эскимосах. По мнению большинства представителей этого народа эскимосские песни поются в отличие от чукчей вместе. Но эта женщина сказала противоположное - на праздниках эскимосы исполняют песни вместе, но дома они поют по одному.

- Что происходит сегодня с традиционной культурой северных народов?

- Сегодня происходят необратимые процессы: если чукотская культура умирает, то эскимосская уходит в небытие значительно быстрее. Но современные чукотские ансамбли чаще всего исполняют как раз эскимосские танцы, и музыка звучит тоже эскимосская. А вот эксимосы чукотские песни не поют никогда. Почему это происходит? - потому что эскимосские песни не страдают в такой степени от современной эстрады, как чукотские. У них такой характер исполнения, непростой. Чукотские же песни поет всегда один человек, и потому, когда на эстраде звучит стилизованная чукотская песня, она выглядит неестественно, просто. Богатейшая ритмика при этом совершенно исключается, и исполняют только два интервала и никаких промежуточных звеньев. И потому такое исполнение выглядит однообразно и нудно. Настоящей чукотской культуры в таком исполнении практически не остается.

- Как можно коротко охарактеризовать традиционное чукотское пение?

- Про человека, который говорит про чукчей, что они поют только то, что видят, точно можно сказать, что этот человек не поет, и ничего вокруг себя не видит.

- Сколько чукотских песен вы в конечном итоге Вы записали в первой своей поездке на Чукотку?

- В общей сложности восемьсот песен. Я не смогла поехать в бригады в тундру, где тоже были поющие люди, и их было достаточно много, но мне о них много рассказывали.

- Кто вы по профессии и откуда появился интерес к чукотской музыкальной культуре? У вас своеобразный выбор для современного европейского человека.

- По профессии я музыкант, поехала учиться в консерваторию в Москве и закончила ее. Домой вернулась в качестве скрипачки. Интерес к чукотским песням у меня появился совершенно случайно, и это было связано с небольшой историей: при консерватории с дирижером Лижия О'Риордан (ученица Геннадия Николаевича Рождественского) создали камерный оркестр, который назывался «Ансамбль 21 века», это был 89-й год. Я прожила в Москве почти двадцать лет. Оркестр существует до сих пор не на постоянной основе, потому что очень многие музыканты, даже русские, уехали в Европу.

Вслед за Сахалином была поездка в Ненецкий автономный округ к оленеводам. Мы играли оленеводам прямо в тундре и для нас, и для этих людей, это было очень сильное впечатление. У ненцев существовали частные олени и частный табун, помимо государственных животных. Бригадир этого табуна спросил у меня в каком возрасте я стала учиться играть на скрипке? Никогда ни один бизнесмен не задаст аналогичный вопрос, этот же человек понимал, что это труд. Я ответила в том духе, что если бы хотела стать одной из них, останусь в тундре, получится у меня или нет? Бригадир ответил: если я не провела детство в тундре, среди чумов и оленей, то будет очень нелегко.

В качестве подарка одна ненецкая женщина спела нам песню, в которой рассказала о нашей дороге в ненецкую тундру и эта музыка пожилого человека мне показалась очень интересной.

Затем я поехала в Олюторский район на северо-восток Камчатки, и это было село Ачай-Ваям, исключительно чукотское по своему национальному признаку. Я летела в Корякский округ и думала, что увижу и услышу только коряков. Но в селе жили одни чукчи и благодаря этому селу и традициям, которые там сохранились, я стала заниматься чукотскими песнями.

Вслед за Камчаткой, была поездка на Чукотку, где я объездила весь Провиденский район, побывала в Янракынноте. В селе мне сказали, что рядом находится стойбище оленеводов, совсем близко, пятнадцать километров. И мы ночью пошли туда пешком. На деле расстояние оказалось совершенно иным, мы прошли может быть двадцать пять, тридцать километров. Там, в тундре, я увидела «день молодого оленя», и это был мой первый опыт на чукотском празднике.

Мой опыт и мои экспедиции заставили меня заново учиться. Теперь я пишу докторскую диссертацию по поводу чукотской музыки, чукотской мелодии. Но я не теоретик, это художественный проект в первую очередь. И в рамках этой работы я должна буду сыграть пять концертов, музыкальные произведения в которых основаны на чукотских мелодиях. Я стараюсь понять, как меняется слух музыканта, который слушает чукотскую музыку, каким становится его восприятие, поскольку меняет человека не только классическая музыка, но и такая, которую я записываю в своих поездках.

Чукотские песни это одноголосье. Но такие традиции существуют не только у чукчей. И правила, по которым звучат эти песни и мелодии, отличаются от традиционной классики, в них присутствует другое богатство. Вместе с тем, как я продвигалась и слушала новых исполнителей, происходили изменения и во мне самой. В первое время я слышала новую чукотскую песню и думала - «а, это точно такой же исполнитель!» Но теперь я чувствую эту разницу и могу точно определить, кто тундровой чукча, кто береговой. Эта разница всегда присутствует, но она наблюдается не только в мелодии, но и в структуре самой песни. Северные песни, в отличие от наших, имеют начало, но не имеют конец. И я стараюсь понять, как сочинение влияет на музыкальный слух. Дипломную работу я исполняла в академии Сибелиуса в Финляндии, затем была аспирантура в Московской консерватории. Теперь я магистр.

Мои «чукотские песни» это не буквальное исполнение один в один, а моя личная интерпретация и попытка передать личное восприятие. Мои чукотские произведения сложились в одно музыкальное соло, которое я исполняю на скрипке. Но я оказалась в таких местах, где никогда не собирали эту музыку, и для меня одним из главных результатов была работа, связанная с качественной записью.

- Предварительные результаты этой поездки вас снова радуют или произошли какие-то изменения?

- К этой поездке я отношусь очень критично и результаты меня серьезно огорчают: если к концу своей экспедиции я смогу собрать восемьдесят песен - я буду очень рада! В прошлый раз собрала восемьсот песен! Пусть я даже исключу из прошлой поездки двести песен - одна бабушка в Мейныпильгино спела двести песен! Но это был исключительный случай в первой поездке. Эта пожилая женщина была очень музыкальным человеком и была исполнительницей. Она нарисовала музыкальную карту, на которой были изображены все стойбища вокруг Мейныпильгино. Я спрашивала у чукчей - «почему вы не записываете эти песни?» Уже тогда, шесть лет назад, появились разные записывающие устройства и это не было большой технической проблемой. Но люди ответили: «нам они не поют».

- Вы когда выступаете перед чукчами, какую музыку исполняете?
- Классическую, иногда просят отдельно исполнить полонез Огинского, «Времена года» Вивальди, иногда просят «Венгерский танец» Брамса…

- А какое произведение любите?
- Как профессиональный музыкант я люблю то произведение, которое в данный момент исполняю.

- Самое необычное место, где вам пришлось давать концерт?
- Наверное самым необычным местом оказалась одинокая охотничья избушка, в которой мы однажды остановились с чукчами. Я хотела проверить свою скрипку после тяжелой дороги и морского наката, в который мы попали. Мы возвращались с Нутепельмена, и сразу после морской губы была остановка. Я играла может быть десять или пятнадцать минут в этой избушке, в которой нам предстояло переночевать. Это был час ночи и мне надо было проверить, как мой инструмент звучит.

- Вы ездите одна в такие места, попадаете в разные ситуации и бываете в самых разных компаниях. Вы же, новый человек в этих местах, иностранка, женщина, не испытываете чувство страха в этих краях?
- Не могу сказать, что я совсем не боюсь, я боюсь и особенно опасаюсь людей, которые в пьяном состоянии ведут по морю моторную лодку. Такой случай был в первой поездке, когда из Ваеги надо было переехать по реке в Марково. Это было в июне, и там было очень сильное течение. Водитель на лодке был здоровым русским мужиком. Реку и все ее сложные участки он, наверное, знал как свои пять пальцев. По реке он ехал зигзагами, постоянно огибая какие-то препятствия. Он был, наверное, очень хорошим штурманом. Но он пил! Я подумала - «вот это и есть твой конец». «Но у него же была семья в этой лодке!» - успокаивала я себя. Мы доехали только к двенадцати часам ночи, и эта поездка мне сильно запомнилась.

- Но вы сильно рисковали!

- Да. Но я тогда еще ничего не знала про подобные путешествия на Севере, но это конечно очень страшно. В этот раз мой маршрут начинался в Хатырке на юге Чукотки. Потом я полетела в Рыркайпий и на Шмидт — это район самого Крайнего Севера, настоящая Арктика. Из Рыркайпия я планировала на лодках добраться до Ванкарема и Нутепельмена. После путешествия из Энурмино в Нутепельмен, я понимаю, какая разница между этими местами: в Рыркайпии был настоящий холод! Вся зимняя одежда, которая была у меня с собой, была одета на мне! И это была только середина августа! Арктическое море, на котором мы теперь с вами находимся - настоящая Африка по сравнению с побережьем Ледовитого океана в Рыркайпии. Разница потрясающая.

- Вы не жалеете, что у вас так сложилась судьба, что вы занимаетесь не совсем традиционным для обычного европейца творчеством?
- Нет, не жалею! Нисколько не жалею. Я считаю себя счастливым человеком. И особенно сейчас, когда понимаю свидетелем каких ценностей я была шесть лет назад, и теперь эта культура исчезла. Это не рисунок на скале, который остается навсегда, если его нанести. Музыка, которую я слышала исчезла! Она оказалась не вечной. Но я застала ту эпоху, в которой люди были живыми, и музыка была не какой-то исключительной, а постоянной, сопутствующей в их повседневной жизни. Она была все время вместе с ними.

- Результатами этой поездки вы точно так же собираетесь делиться с негостеприимной местной культурой?
- Конечно, тоже отдам. Но я не все отдаю сразу, потому что это огромный объем архивного звукового материала, с которым надо работать: резать, сокращать, подписывать кто и где записан. Это большая после экспедиционная работа.

- Есть ли желание вновь вернуться на Север?

- Безусловно есть, но нет финансовой поддержки для подобного путешествия и работы, и нет времени. Я сейчас сочиняю эту музыку и полностью связана с пением чукчей, записанных в ранних своих экспедициях".

- Какая Ваша миссия?

- Фотографы ищут определенные световые условия, и я ищу музыку, которую чукчи на наших глазах безвозвратно теряют, они сами не понимают какое сокровище от них уходит. Наш труд многим трудно понять: я устала объяснять на материке, что все ансамбли, которые на Чукотке выступают, очень далеки от настоящей музыки чукчей, примерно, как луна далека от солнца. Я пытаюсь делать свою исследовательскую работу так, чтобы она сослужила свою пользу и получила внимание.

Фотографии и интервью: Андрей Шапран